Сама терминология и система образов, ис­пользуемых социологами в их анализе картины сегодняшней социально-культурной смуты, де­монстрирует образцы карнавальной логики «мира вверх тормашками». В Соединенных Штатах такие социальные критики, как сенатор Мойнихен,³ политолог Краутхаммер,⁴ бывший секретарь по вопросам образования Беннет⁵ и многие, многие другие рисуют поразительную картину эпидемии отклонений от нормы - пре­ступности, распада семей, разгула психозов, -которые сегодня характерны для американско­го социального ландшафта. Эти отклонения от социальной нормы достигли таких пропорций, что обществу пришлось прибегнуть к страусо­вой политике их отрицания. Столкнувшись вплотную с этой эпидемией, американцы пред­почли переопределить большинство социаль­ных болезней. То, что раньше мы считали извра­щением, ненормальностью, преступлением, се­годня принимается нами же в качестве нормы.

...В соответствии с новой системой правил, выходит, что обычная принадлежащая к средне­му классу семья уже не является более теплым и тесным сообществом, источником нетленных ценностей и основой социальной и психической стабильности. Напротив, это клубок патологий, источник депрессий, отчуждения и разнообраз­нейших дисфункций взрослого человека. Сего­дня считается, что у всех этих напастей есть один общий источник-травмы, полученные в детстве. Когда подобное действительно случается - это трагедия и преступление, однако статистика со­общает, что сегодня подобное происходит в 30 раз чаще, чем 30 лет назад. В 1963 году - 150 000 зафиксированных случаев, в 1992-м - 2,9 милли­она. Да если просто рассматривать модель обра­щения с детьми в историческом плане, начиная с XIX века, когда детский труд был обычным явле­нием, то и в этом случае трудно поверить, что за последние три десятилетия мог совершиться столь радикальный поворот к худшему. Иными словами, его и не было, этого поворота. А что действительно произошло - так это эпидемия ложных сообщений и преувеличений. С одной стороны, американцев десенсибилизировали к обычной преступности. Проявлением указанной десенсибилизации является сокращение числа сообщений о подобных преступлениях. Не сооб­щается примерно о двух из каждых трех «рядо­вых» преступлений. Что же касается жестокости к детям - тут все наоборот. Со всей очевидностью мы стали ненормально чувствительными в этом вопросе, и немедленно появились определения для подобных отклонений и извращений. Кроме сверхпубличности, причиной нового поветрия стало, в известной мере, изменение отношения в обществе к телесным наказаниям и развитие но­вой концепции воспитания детей. Попав под ее влияние, психоаналитики, приверженные идее детской травмы как источника всех последующих отклонений в человеческой психике, всячески поощряли массовую охоту за подобными случая­ми. Если они не находились, их просто изобрета­ли. Вот лишь один пример. Русскую эмигрантку-преподавателя балетной школы, проявляющую на своих уроках ту же строгость и требователь­ность к ученицам, которая многие годы помогала ей добиваться успеха в России, родители одной из них обвиняют в издевательстве над их ребен­ком. Без долгих разговоров и разбирательств преподавателя гонят с работы.

Даже из того факта, что ребенок (взрослый) не припоминает никаких существенных обид и страданий в своем детстве, фанатики от психо­анализа делают вывод, что это само по себе свидетельствует о глубине полученной травмы. Иными словами, коль скоро психиатр решил, что вы должны были страдать в детстве, за до­казательствами дело не станет. Сколько семей было разрушено в результате подобных обвине­ний! Горькая же ирония заключается в том, что в то время, как обвинения ни в чем неповинных людей заставляют их жестоко страдать, истин­ным растлителям малолетних позволяют выхо­дить сухими из воды. Американский Союз граж­данских свобод бросается на защиту «граждан­ских прав» этих вполне реальных растлителей, заявляя, что помещение их после отбытия тю­ремного заключения в список личностей, потен­циально опасных для детей, ставит-де их в ужасное положение «неисправимых». После че­го насильник имеет возможность занять, к при­меру, место помощника учителя. Матери, кото­рая в сердцах отпустила дочери пощечину и за то была помещена в указанный список, подоб­ного, разумеется, не позволят.

...Ныне, вероятно, осуществляется намере­ние определить едва ли не каждый предрассудок, инстинкт, анекдот, жизненную позицию из­вращением, достойным наказания. И главным объектом новейшей «охоты на ведьм» стали американские университеты и колледжи. Но­вые речевые коды (критики прозвали их «РС» -английское сокращение слов «политическая благопристойность») распространяются ныне в университетских кампусах по всей стране. В них предлагается раз и навсегда прекратить любые разговоры, которые могли бы показать­ся оскорбительными для определенных групп, такие как расовые меньшинства, или женщины, или гомосексуалисты. В конечном счете все на­правлено на изменение сознания целого поко­ления университетских студентов. Студент Ми­чиганского университета, к примеру, высказывает в своей учебной группе мнение, что гомо­сексуализм - это болезнь, и немедленно ока­зывается объектом слушаний в специальной университетской комиссии, где его обвиняют в преследовании студентов на основе их соци­альной ориентации⁶. Ирония состоит в том, что гомосексуализм всегда признавали извраще­нием; теперь же, однако, он объявляется аль­тернативной - и приемлемой - моделью пове­дения. Ну, а те, кто не принимает новое опреде­ление за окончательную истину и имеет несчас­тье сообщить об этом публично, тут же стано­вится объектом подозрения в его собственной извращенности. Ставший весьма известным случай произошел в университете штата Пен­сильвания. Однажды посреди ночи группа чер­ных студенток устроила страшный гам перед общежитием. Один раздраженный студент вы­сунулся из окна и поинтересовался, чего это они разорались, словно буйволицы в реке. Его обвинили в преследовании на расовой почве. Высоколобые ученые собрались для расследо­вания инцидента и порешили, что в этом экзо­тическом прозвище содержался скрытый ос­корбительный намек расового характера. На студента стали давить, чтобы он признал свою вину, и в конце концов предложили ему компро­мисс. Расследование, мол, будет приостанов­лено, если он сознается и согласится пройти курс корректирующего обучения в рамках спе­циальной «программы для живущих в многора­совом окружении».

Неиствующий психопат может преспокойно бесноваться в самом центре города, и никто не способен заставить его лечиться. А вот студен­ту, в запальчивости бросившему своих «буйво­лиц» по адресу не в меру разгулявшихся девиц, угрожают самой тяжелой из санкций - исключе­нием из университета, если он только не позво­лит излечить себя от «извращенного мышле­ния». Все это может показаться глупым и смеш­ным эпизодом, но если глянуть в корень, будет совсем не до смеха. Согласно новому «завету», не психическое расстройство, а бесчувствен­ность является истинным признаком извращен­ного мышления, требующего и ментального контроля и переучивания. Мы вступаем в поис­тине «этот бравый новый мир» (как его ирониче­ски определил Олдос Хаксли в своем знамени­том романе, где белое становится черным, а черное - небесно-голубым).  «Рационализация» извращения достигла своего логического за­вершения. Извращенец объявляется нормаль­ным, а с нормального срывают маску «скрытого извращенца». Разумеется, это приводит всех нас к куда большему нравственному равенству.⁷

Брейгель. "Сорока на виселице", фрагмент. XVI век

Рожденное в карнавальном угаре мира вверх тормашками, современное культурное движение на Западе вовлечено в процесс подъемов и взлетов: оно стремится принизить все высокое, духовное и возвысить все низкое и материальное. С «королей» срываются коро­ны и напяливаются на головы «шутов». Однако этот карнавал полностью утратил свой карна­вальный дух.

Лишившись праздничности, сделавшись не­скончаемым, утратив такой непременнейший компонент, как смех, он превратился в собст­венный негатив. Отвергая существующий поря­док, он заместил его либеральным беззакони­ем, делая последний новым законом общества. Так в конце XX века Запад превратился в вывер­нутый наизнанку мир карнавала - но не в древ­нем смысле шаловливого действа, временного отрицания привычных общественных установ­лений, потешного праздника нищих, шутов и «сдвинутых». Напротив, он сделался миром, объявившим угрюмую, неумолимую войну про­тив культуры, против оставшихся традиционных ценностей общества, против морального кодек­са, который давал людям созидательную и жи­вительную энергию, помогающую совершенст­вовать их собственное бытие.

Эгалитарный проект в Америке прогресси­ровал необычно. Нет более различия между до­бром и злом, духовность сгорбилась и потупила глаза, все опущено до примитивного матери­ального уровня, торжествует вульгарность, гнусность и порок. Все родственно и все равно. Кто бы мы ни были, чем бы ни занимались - все нам впору. Сам того не замечая, ультрамодер­новый Запад скользит по наклонной...

Когда философ и политолог Лешек Колаков-ский попытался коротко определить самую опасную черту современности, он суммировал ее в двух слова- «исчезновение табу». На Запа­де было упразднено большинство сексуальных табу, а несколько пока остающихся, таких как инцест (кровосмешение) и педофилия (половое влечение к малолетним), атакуются со всех сто­рон. Колаковский утверждает: нет «хороших» и «плохих» табу; все они иррациональны. Это ба­рьеры, воздвигнутые не законом, но здравым смыслом человечества, и потому невозможно, избавившись от одних, сохранить другие. Отме­ни одно табу - сработает «эффект домино», рух­нут все. Табу - это то, что поддерживает разно­образные традиционные узы, что делает воз­можным само существование. Ликвидируй их, -и жизнь будет управляться лишь алчностью и страхом. Между тем, рационализация социаль­ной жизни именно этим и занимается: снимает табу с нашей жизни, разъедая, как ржавчина, способность цивилизации к выживанию. Ученый выражает робкую надежду, что силы социаль­ной самозащиты в обществе окажутся доста­точно сильными и что реакция не примет вар­варские формы⁸.

Этот огонек надежды мерцает сегодня в ря­дах оппозиции реформаторам от культуры. Но­вая культурная ортодоксия контролирует и яз­вит своих оппонентов, вешая на них ярлыки ра­сизма, гомофобии, эгоизма, фанатизма, жено­ненавистничества, именует их не иначе как не­андертальцами... Но оппозиция ясно видит всю абсурдность и опасность нового порядка вещей и по мере сил сопротивляется ему.

...Когда новорожденный Советский Союз в своей революционной лихорадке верил в торжество всемирной социалистической ре­волюции, он понимал, что для достижения этой цели потребуется выработка концепции человека нового социального и психологичес­кого типа. Но для этого необходимо было, в свою очередь, уничтожить старый образ жиз­ни. Были направлены безумные усилия на то, чтобы искоренить традиционные ценнос­ти и верования и переформировать, переучить людей, наделив их моралью и ментальностью рационалистов-коммунистов.

Все ускоряющиеся с недавних пор культур­ные перемены в Соединенных Штатах совпали с попытками этой страны основать «новый миро­вой порядок». Два эти процесса тесно взаимо­связаны. Указанный новый мировой порядок ос­новывается на концепции всеобъемлющей, многообразной, включая и культурное разноре­чие, эгалитарной «мировой деревни». Этот про­ект также, а может быть, в первую голову, пре­дусматривает морально-психологическую пе­рестройку личности. Чем скорее человек осво­бодится от все еще остающихся социальных пут (таких как нация, традиционная семья) и при­мет, как должное, все мыслимые и немыслимые формы поведения и образа жизни, тем легче бу­дет осуществлять проект глобальной культурной интеграции.

Но этот путь не является неизбежным. Рос­сия и другие части мира все еще отказываются прописаться в «деревне» американского дизай­на... Дозволив американскому карнавалу не­сколько лет бушевать на улицах и в домах Моск­вы и Петербурга, Россия может ныне решить, что время такого карнавала кончилось. Словно поднявшись, наконец, с постели после тяжелой болезни или выйдя из длительного запоя, Рос­сия стоит на новом историческом перепутье. Ве­личайшей ее ценностью на протяжении веков была концепция общины, ориентация на духов­ность. Если она изберет путь воссоздания и культивирования этих ценностей, сделает их ключевым камнем своего нового экономическо­го и социального развития, она сможет поднять­ся на новую ступень национального возрожде­ния. Можно было бы пожелать подобного и Аме­рике. Но этой стране, чтобы возродиться, придется еще глубже проникнуть в ее собствен­ные исторические истоки и искать обновления в таких своих ключевых идеях, как «в Бога мы веру­ем», и в концепции свободы.

КОЗЛОВСКИ Ю. (США)

Перевел с английского Марк ПОРТНОЙ

(Сборник «Россия и Запад: диалог культур».

МГУ,  факультет иностранных языков, Центр по

изучению взаимодействия культур. М., 1994)

¹Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле. М., 1965. С.1-58.

² Emile Durkheim. The Rules of Sociological Method. 1895. (В изложении сенатора Мойнихена).

³ Moynihan D. P. Defining Deviancy Down // The American Scholar.Winter. 1993. P.17.

⁴ Krauthammer Ch.Defming Deviancy Up. //The New Republic. Nov. 22. 1993. P.20.

⁵ Bennet W. J.The Book of Virtues: A Treasure of Great Moral Stories. Simon and Schuster. 1992

⁶ Krauthammer Ch. Op.cit. P.25.

⁷ Там же.

⁸ Kolakowski. Modernity on Endless Trial. Chicago and London. l990. P.13.

Перейти к содержанию номера