В школе у него была кличка Телик. За неистребимую страсть к транзисторам, диодам и радиолампам. В десятом классе «из двух утюгов и швейной машинки» он собрал настоящий телевизор, который... работал! Тогда это казалось чудом, и Толик ходил гоголем под восхищенными взглядами девчонок. Парень он был и вправду хоть куда: худощавый, стройный, с рельефным точеным лицом и отрешенным, вечно задумчивым взглядом огромных голубых глаз. Ему шла даже некоторая неряшливость - верный признак гениальности. Слабый пол по Толику натурально сох, но последний, по крайней мере тогда - в середине семидесятых, в «расцвет» брежневского застоя - был всецело поглощен электроникой.
Учителя же Толика недолюбливали и побаивались. От самородка в любой момент можно было ждать любых сюрпризов. Он никак не хотел вписываться в образ «настоящего» советского школьника. Физика и химия его интересовали только в объеме, необходимом для сборки радио- и телеизделий (что означало «твердую тройку», и не более), все остальные дисциплины, особенно гуманитарные, отвергались как бесполезные. Никакие обычные в подобных случаях внушения и уговоры на Толика не действовали: он вежливо принимал очередную порцию нотаций, согласно кивал головой и... шел дальше своей, ему одному известной дорогой. Сбиваться с нее он, похоже, не собирался.
Теперь, оглядываясь назад, в те светлые и наивные годы, я понимаю, что только Толик -один-одинешенек в обоих наших десятых классах, а может быть, и во всей нашей образцовой специальной, № 27, школе с английским уклоном - счастливо двигался своим единственным, настоящим, неведомо как им угаданным жизненным путем. Не навязанным родительским наставлением, не ставшим результатом случайного (и потому часто ошибочного) стечения обстоятельств, а именно интуитивно обретенным, указанным свыше самим Господом, которому почему-то пришелся по душе этот настырный еврейский мальчик.
Он-то, Толик, как раз не шел против волны. Он двигался в потоке Провидения - силы, благодатно поставившей его с младых ногтей на путь жизненного предназначения.
Получается, что против течения шли все мы,«правильные» мальчики и девочки, которые делали то, чего от них требовали или ожидали взрослые. Быть может, в каждом из нас временами и звучал слабый голос души (или сердца?), противившийся навязываемому извне выбору жизненного пути. Но мы его не слышали, а может, и не хотели слышать, привычно подчиняясь воле и авторитету старших.
Чего греха таить! Случаев фантастической удачи, когда человек в младые годы обретает свое истинное дарование, свою миссию в этом мире, дело всей своей жизни, пока еще очень мало - единицы на миллионы. Гете писал о гениях, как о людях, в детстве постигших свое предназначение. Все гении, к какой бы области они ни принадлежали, несомненно, относятся к категории Богом избранных людей.
Но вот что характерно: мозг гениальных людей ненамного мощнее обычного, среднестатистического. Не в том ли тогда разница, что им, гениям, открывается путь - единственный и неповторимый, сведения о котором бережно хранит душа? Дарования (то есть дары Божий, таланты), как и жизненное кредо, сообщаются от рождения каждому, ведь человек создан по образу и подобию Бога. Эти сведения изначально заложены в душе ребенка - девственной и хрустально чистой. Не в рассудке же, который, как компьютер, способен лишь поглощать, хранить и перерабатывать информацию, добываемую из внешнего мира! Душа оберегает свое сокровенное знание и готова отдать его своему господину, только если тот, как минимум, ощущает ее, поддерживает с ней двусторонний контакт, не загрязняет скверной и злом.
Не в том ли наша общая беда, что, теряя еще в раннем детстве прямую связь с Богом, доверяя выбор жизненного пути не душе, а эгоистическому уму (который охотнее подчинится внешнему насилию, чем откликнется на робкий протест собственного сердца), мы обрекаем себя всю жизнь двигаться по чьей-то чужой колее. И всю жизнь мучаемся, томимся неясными сомнениями, глухой неудовлетворенностью... «Не мое, не по душе, устал, надоело!»
Впрочем, вернемся к Толику. В какой-то момент его тактика непротивления злу дала результат: на него махнули рукой. Подозреваю, что это случилось после скандальной истории с контрольной работой по литературе. Шестичасовое «испытание» происходило в актовом зале школы, торжественно и в присутствии каких-то важных чинов из райотдела образования. То-лик, как выяснилось позже, избрал тему по роману Горького «Мать». Через пятнадцать минут после «старта» он сдал готовое «сочинение» и с чувством исполненного долга был таков.
Спустя два дня нас спешно собрали на комсомольское собрание. Все было по трафарету: и притворно-гневные речи комсорга (не помню даже, был ли Толик комсомольцем), и возмущенный монолог завуча, и привычно смиренная поза нашего героя. Главная же интрига ожидала нас впереди. Все гадали, что же все-таки начертала шкодливая рука Толика, что вызвало такой переполох среди «начальства»? Как и все советские люди, мы - еще только подростки - к последнему классу школы уже неплохо научились держать нос по ветру и читать между строк. Мы понимали, что ни с того ни с сего даже наш «радиогений» не удостоился бы грозных обвинений в «идеологической диверсии».
И вот он, долгожданный миг! Завуч, Валентина Матвеевна, брезгливо, двумя пальцами, словно скользкую лягушку, вытащила из портфеля злополучную тетрадь и вслух прочла:
- Сочинение А. Аранского. «Судьба женщины по роману А.М. Горького «Мать» (пардон, в точности названия я не уверен).
Дальше следовал приблизительно такой текст: «Женщины всея Руси! Бодрым физкультурным шагом собирайтесь под знамена социал-демократии!». Все. Точка. Дата. Подпись.
Зал замер в онемении, полминуты молчал, а потом, не выдержав... содрогнулся от гомерического хохота. Смеялись все, даже уборщицы. Даже наш однорукий математик Петрович, фронтовик и деспот, которого никто до этого ни разу не видел не то что смеющимся, даже улыбающимся и которого панически боялись и ученики, и родители, и педагоги. Зал рыдал и стонал, будто плотину прорвало. Такое уж было это время: сталинская жуть превратилась в фарс, и этот дружный, неудержимый, освобождающий смех был естественной реакцией то ли на действительно талантливый литературный шарж Толика, то ли на бездушный идиотизм доживавшей последние годы страшной эпохи.
Впрочем, для самого Толика все обернулось не так уж и плохо. Шум потихоньку улегся. Тайным решением педсовета «по состоянию здоровья», а фактически «от греха подальше» он был освобожден от выпускных экзаменов. Позднее я слышал, что он поступил в радиотехнический институт, дальше следы его терялись.
...Прошло тридцать пять лет.
И вот Толик, да-да, тот самый Толик-телик сидит прямо передо мной. Мы уютно расположились в плетеных креслах на веранде моей загородной «фазенды», разлили по чашкам ароматный зеленый чай, привезенный мной из последней поездки в Китай, и, обменявшись любезностями, принялись незаметно высматривать друг в друге те неотвратимые следы, которые время оставляет на внешности любого смертного за столь солидный срок жизни.
Про себя могу сказать точно: оставшись почти в тех же габаритах, что и треть века назад, я в меру полинял и совершенно поседел (что делать, - наследственность!).
Толик - теперь, конечно, он Анатолий, уважаемый человек! - заметно пополнел, немного обрюзг, но в целом изменился не сильно - в отличие от некоторых других моих школьных друзей, которых после столь же длительного перерыва при встрече я даже не смог сразу узнать. Он был по-прежнему немного манерен и сохранял все ту же незримую дистанцию достоинства, которую ощущали все в школе, - и ученики и педагоги. Он так и остался денди по духу - аристократичным и загадочным.
Да, чуть не забыл! Толик прибыл в Россию прямиком из Америки, куда он эмигрировал, через Израиль, более тридцати лет назад. Талант его, конечно, не прошел мимо внимания некоей компьютерной корпорации, базировавшейся в Силиконовой долине, что под Калифорнией. На новом месте Толик сделал весьма успешную карьеру инженера-разработчика микросхем, женился, купил дом и заимел двух детей. Воплощенная американская мечта!
Но разговор наш как-то сразу повернул в другое русло. Заметно волнуясь и оттого говоря с сильным акцентом, Толик начал... жаловаться на тяготы судьбы! Развод с женой-израильтянкой, обиды детей и на детей, дом, который уже почти два года он никак не мог продать, чтобы погасить ипотеку и рассчитаться с женой, и прочее и прочее.
Честно говоря, я никак не ожидал такого поворота событий. Я не верил своим ушам! Миллионер, успешный топ-менеджер, этакий американский «символ». И вдруг, на тебе!
В школе мы не были друзьями. Как-то не сложилось. Но у жизни свои законы, и неведомым образом, самим фактом этой чудом случившейся встречи мы обрели взаимную приязнь и доверие. Прошлое, наше счастливое, беззаботное прошлое, вошло в настоящее и озарило его светом детства. Я впитывал каждое слово Толика, остро чувствуя его душевную боль и страдание.
- Послушай, Толя, с чего ты взял, что у тебя все плохо? - Почему-то мне захотелось сразу, без разбега взять быка за рога.
- А разве нет?
- Конечно, нет! Давай разберемся. С женой не сложилось? Бывает. Но ведь это произошло уже давно, отболело. Ведь так? Былого не вернешь. Какой смысл «париться»? Помнишь, кажется, у Чехова сказано: если тебе изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не Родине. Зачем тянуть это ядро за собой? Дети живут с ней? Ну и что с того? В любом случае для них это лучше, чем ежедневно видеть злые стычки между родителями. А придет время, и все уладится. Ты ведь любишь их! Значит, когда они подрастут, отношения наладятся. Дом твой? Продастся он, куда денется.
Таким аллюром мы «пробежались» по всем его «проблемам», которые в современной России и проблемами-то не всякий решился бы назвать. Я старался убедить Толика в том, что «стакан его жизни» на самом деле не полупуст, а наполовину полон. Что перечисленные им проблемы - по большей части суть выдумки его же ума, а терзания по их поводу бессмысленны и вредны. Что бытие не может быть насыщенным и ярким, если бесконечно блуждать в дебрях прошлого или страшиться будущего, которое еще не наступило (и не факт, что наступит).
Потихоньку Толя успокоился и оттаял. За стеклами веранды настала ночь. Ударяя в них каплями дождя, осенний промозглый ветер только усиливал ощущение покоя и комфорта. Чашки с чаем исправно пополнялись, нашлось кое-что и покрепче, и мы не спешили расставаться, словно ждали главного разговора, который еще не настал.
Незаметно для себя мы перешли к теме души и сознания. Тут мне, человеку верующему, стало по-настоящему интересно. Я почувствовал себя в своей стихии. Еще бы, моим сегодняшним собеседником, а возможно, и оппонентом был не просто друг моего детства, а типичный представитель «рационально мыслящего человечества», непосредственно причастный к самому бездушному творению разума -компьютеру. И именно он, этот представитель, на моих глазах страдал. Не наигранно, не «с жиру», а по-настоящему.
Как же так? Все формальные признаки жизненного успеха у Толика были налицо, переживания его никак нельзя было отнести к категории драматических. Вполне заурядная история. Откуда тогда признаки неуверенности, страха и нервозности, сквозившие в каждом его взгляде и жесте?
Может быть, все произошло от потери опоры под ногами, случающейся однажды с каждым, кто лишен веры и молитвы? Или от ощущения чего-то незримого, стоящего выше горделивой людской самоуверенности? Чего-то, что невозможно объять разумом?
Толик, конечно, всего этого не понимал, а скорее всего, никогда об этом даже не задумывался. Постижение себя - сложный процесс, двигаться в полудреме по внешним вехам жизни гораздо проще. Тем более в Америке, где жизнь человека жестко регламентирована. И вот настал его час! Прожив столько лет в самой богатой стране мира, он выехал в Россию в тайной надежде найти себя истинного, а быть может, и вернуться навсегда, повинуясь неясному зову души.
В тот день мы общались почти до рассвета. Никогда прежде, даже в дни нашей юности, мы не проводили столько времени вместе. Мы говорили о судьбах мира и моральном одиночестве современного человека, перегруженного знаниями, которые, впрочем, не дают ответа ни на один из жизненно важных вопросов, рано или поздно начинающих мучить любого думающего человека: кто я, зачем живу, как устроен мир, кем он создан.
...Суетный мир остался где-то далеко. Мы рассуждали о потерянной и страдающей душе, о странном, неугомонном устройстве нашего разума, который снова и снова бросает нас в бессмысленную погоню за миражами внешнего мира, отлучая от неиссякаемого внутреннего источника силы и радости, покоя и любви. Как мог, я рассказывал Толику о данной человеку свыше способности отчасти останавливать непроизвольную и вредоносную деятельность рассудка, усилием воли защищать себя от зла и негатива и через сопротивление своему эгоистическому началу постепенно входить в состояние внутренней осознанности.
Мы почти не говорили о Боге. Насколько я мог судить, Толик был неверующим, однако в его всепоглощающем внимании ко всему, что связано с душой и открытым, то есть восприимчивым к Богу сознанием, угадывалась живая, трепетная потребность в познании истины, то есть правильной организованной духовности.
Напоследок, сам не знаю почему, я предложил ему вместе попросить у Господа - искренне, насколько это возможно - прощения и помощи в решении его проблем. Толик согласился...
Потом мы долго молчали, думая каждый о своем.
На следующий день, полусонного, меня растолкал Толик. Запинаясь от волнения, он сообщил, что утром на его электронную почту пришло сразу два (!) предложения от потенциальных покупателей злополучного дома в Калифорнии.
- Представляешь, два года мучаюсь с продажей, всех агентов на ноги поднял, кучу денег выбросил на рекламу, и ничего! А тут - сразу две заявки!
За завтраком мы с ним более спокойно и обстоятельно обсудили это удивительное событие. Толик, правда, начал было сомневаться, стоит ли сразу продавать дом или лучше подождать весны и более высоких цен. Тут уж я не стерпел и выдал ему в том смысле, что не стоит Бога гневить, к тому же никто не знает, какими они, цены,будут весной.
Выходные закончились, и мы расстались. Толик улетел в свою Америку (кстати, буквально через неделю после отъезда он прислал сообщение, что дом он все-таки продал). Я вернулся к своим заботам: работе и бесконечному духовному поиску, ставшим благодатной и неотъемлемой частью моей жизни.
Тут бы и поставить точку. Но одно для меня осталось загадкой, не дающей покоя и не позволяющей забыть ту встречу. Что же произошло в тот памятный вечер, когда мы с Толиком, каждый на свой лад, но вполне искренне попросили Всевышнего помочь ему с продажей дома, а точнее, с освобождением его от пут прошлого? Случайность? Совпадение? Но это же совершенно невозможно: против этого восстает сам рациональный ум с придуманной им теорией вероятности.
Или все-таки в тот вечер мы удостоились Его ласково-шутливого прикосновения к тому непоседливому еврейскому мальчику, который когда-то в далеком детстве расслышал зов души (Его зов) и нашел свое призвание, хотя и не пошел дальше, не обрел Истину?
И кому из нас это прикосновение было важнее: Толику, уладившему одну из своих бесконечных житейских проблем, или мне, в очередной раз ощутившему благодатную даль и глубину мироздания? Неважно! Важно, что оба мы -осознанно или нет - стали в тот вечер чуть-чуть другими.
И почему-то мне верится, что он вернется в Россию - на ту многострадальную и божественную землю, где когда-то навеки поселилась его душа.
Александр КСЮШИН
Метки к статье:
Автор материала: