переправа



Лиза Упертая



Опубликовано: 16-11-2008, 20:30
Поделится материалом

Журнал "Переправа"


(Село Казачий Дюк, август 2018 года)


Продолжение.
Начало см. № 5. 2008.


Первая четверть XXI века. Крах «гламурной» цивилизации на Западе провоцирует начало гражданской смуты в России. В муках рождается эпоха, получившая название Великого Исхода. Суть ее – в стихийном разрушении старых и становлении качественно новых, основанных на приоритете духовного начала, форм социальной жизни. Массы обездоленных людей покидают гибнущие «вавилоны», возвращаясь к своим истокам – к земле-матушке, земле-кормилице. Эти драматические события самым непосредственным образом затрагивают судьбы небольшого села в псковской глубинке.


…Август 2018 года. Драматические события Великого Исхода сотрясают просторы России, ломая судьбы людей и отжившие формы бытия. В этих условиях небольшое село Казачий Дюк в дальнем углу Псковско-Великолукского укрепрайона не только не гибнет, но и поразительным образом преображается, восставая из былого запустения. Крепнет хозяйство, возрождаются православный общинный дух и навсегда, казалось бы, утерянные традиции и навыки. Село прирастает людьми – беженцами со всех концов страны. В их числе к своей родной прабабке из Москвы, преодолевая сотни километров и тысячи опасностей, приезжает тринадцатилетняя Лиза. Здесь она обретает новую жизнь, друзей и знание о самой себе. Самое страшное вроде бы позади, но испытания для Лизы не кончились. Вокруг села разворачиваются загадочные и опасные события…


* * *


 …Старенький, покосившийся дом бабы Даши укрылся в низине на самом конце села, дальше овраг, речка с запрудой и полуразрушенный скотный двор, откуда его нынешние обитатели – крысы периодически совершали дерзкие набеги на старухины припасы. Оборону от наглых интервентов держали три кошки – в это утро, как обычно, они сидели у крыльца и ждали возвращения хозяйки из церкви в предвкушении утреннего угощения. Лиза хотела погладить одну, но старуха остановила ее строгим жестом. «Вы что думаете, – обратилась она с речью к своей «гвардии», – я и дальше буду терпеть это безобразие? Кормлю вас, бездельниц, пою, и что толку? Крысы ночью в погребе опять хозяйничали: прогрызли крышки в банках, яйца побили. Если так и дальше пойдет, скоро они по зале пешком гулять будут! В общем, так: козьего молока сегодня вам не будет, и не просите!»


На протяжении всей этой гневной тирады кошки сидели смирно, понурив головы и лишь изредка поводя ушами в ответ на наиболее тяжкие обвинения в свой адрес. Вину свою, это было видно, они признавали. Лизе даже показалось – они поняли все до последнего слова. Самым же удивительным было поведение бабы Даши: она тоже отнюдь не притворялась, взывая к кошкам,  как к людям. Между участниками этого действа существовало реальное, хотя и почти мистическое, взаимопонимание, установившееся, вероятно, за долгие годы совместного затворнического проживания. Кстати, Лиза заранее знала, чем все в итоге кончится: завтра утром вдоль дорожки будут аккуратно выложены три-четыре задушенные крысы и с десяток мышей; кошки рассядутся здесь же и с чувством выполненного долга будут ждать заслуженной награды в виде миски сытного парного молока. Так случалось на памяти Лизы не один раз, и ни разу не было по-другому.


Девушка вошла в дом. Волшебство утренней литургии понемногу таяло под спудом обычных дневных забот. Но день только начинался, и он таил в себе неизвестность…


* * *


Поплавок еле заметно дрогнул, подпрыгнул и, набирая ход, стал уходить в бок и в глубину. Уставший от почти двухчасового ожидания Егор крепко – даже костяшки пальцев побелели! – сжал комель старой дедовой удочки из орешника. Он не спешил – знал свое дело.


Выждав положенную паузу, резко подсек: есть! Удилище согнулось дугой и задрожало в руках, передавая отчаянное сопротивление попавшейся крупной добычи. Спешить с выуживанием было нельзя. По опыту юноша знал, что в этот начальный, решающий момент схватки важно не суетиться, не поддаваться азарту, а ждать и терпеть, не давая «слабины», изматывать рыбу, потом осторожно подвести ее к берегу и позволить глотнуть воздуха. Дальше, как в таких случаях говорил дед, – «дело техники».


Крепко упершись босыми загорелыми ногами в узкую полоску берега, отделявшую крутой склон карьера от уреза воды, юный рыболов начал действовать. От напряжения леска звенела, мощные толчки и рывки невидимого противника не ослабевали, требуя максимального внимания и напряжения сил. «Не иначе, сазан кило на пять!» – с замиранием сердца подумал Егор. Мысленному взору его предстало триумфальное возвращение в Казачий Дюк, шествие по центральной улице с огромной рыбиной на кукане. (Конечно, можно было бы выбрать путь и короче, огородами, но ради такого случая крюк был вполне уместен.)  Взрослые уважительно оглядываются на удачливого рыбака, а проигравшие во вчерашнем споре, посрамленные Серега и Юрка завистливо разглядывают трофей, отчаянно жалея, что накануне не послушали его, Егора Сенина, мудрого совета. А ведь он говорил им, что в такие теплые дни на «утрянку» лучше всего идти к карьеру за полигоном: там клев хоть и слабее, чем на лесном озере, зато есть шанс зацепить чего-нибудь покрупнее рядовых карасиков, окуньков да линьков. Впрочем, он не жадный, и вечером всем отрядом они запекут сазана-гиганта в углях... Может быть, и Лизу бабка отпустит к «витязям» на огонек?!


От сладких дум и упорной борьбы с неуступчивой рыбой Егора отвлекло ощущение какого-то смутного беспокойства. Что-то неуловимо изменилось в утреннем микромире, состоявшем из тумана, воды, звенящей лески и солнца, выглянувшего из-за косогора. Другой на его месте, быть может, и не обратил бы внимания на подобные «мелочи», но Егор – даром, что рос в лесу, – привык воспринимать окружающий мир как нечто цельное, живое и гармоничное. Встрепенувшись, он мгновенно установил причину тревоги: резко стихли голоса птиц. Что-то их напугало – зверь, человек?


Он остро вслушался в звуки леса. Сначала было тихо, и ему даже показалось, что тревога ложная. Но вот со стороны полигона донесся невнятный шум и треск ломающихся веток. «Это не зверь. Несколько взрослых мужчин – переговариваются и шагают уверенно, особо не таясь», – машинально отметил он про себя. Свои, селяне, объявиться здесь в эту пору никак не могли: во-первых, слишком рано; во-вторых, полигон пользовался у местных дурной славой. Скотину сюда на выпас не гнали, охотники обходили стороной. Разве что подростки, вроде Егора и его друзей, изредка выбирались на песчаный карьер. Привольно раскинувшись в полукилометре от полигона, глубокий и чистый, он таил в себе массу летних удовольствий, совершенно невозможных в других местах. Тут были и экстремальное катание на «тарзанках», и ныряние в воду с головокружительной высоты, и погружение с задержкой дыхания «на спор», и, наконец, увлекательная ловля раков (в варежках или, кто посмелей, голыми руками) из бесчисленных нор, расположенных на отвесных стенах карьера. Улов домой не носили, чтобы взрослые не догадались, откуда он, а варили тут же в ведре, заправляя пряностями и дымком от костра.


Старики рассказывали, что при коммунистах в этом месте сначала был концлагерь, потом какой-то военный объект – секретный настолько, что для въезда в Казачий Дюк всем, кроме постоянных жителей, требовались специальные разрешения. Объект тщательно охранялся собаками и мобильными патрулями. Через лес к нему вела одноколейка, по ночам оттуда частенько доносился гулкий лай, грохот составов и рев тяжелых грузовиков. В такие дни старухи крестились и молились особо истово, за полигоном же в народе прочно закрепилась репутация «нечистого места».


…Звуки между тем становились все сильнее, и с их приближением на душе у Егора росло чувство тревоги и опасности. Незнакомцы шли по верхней тропе – разглядеть оттуда человека, укрытого туманом и густым кустарником, они не смогли бы при всем желании. А вот услышать – сколько угодно! Попавшаяся на крючок рыба все еще бродила под водой вдоль берега, испытывая прочность снасти, но, устав, она рано или поздно выйдет на поверхность и там наверняка устроит шумный «концерт». Это раскроет тайное укрытие Егора. Надо было что-то делать. Юноша тяжело вздохнул. Ему до слез было жалко редкой добычи – ведь та уже была почти в руках, – но и обнаруживать свое присутствие в сложившихся обстоятельствах было бы с его стороны непозволительной ошибкой. Оно, конечно, вполне могло статься, что люди, бродившие около полигона в такую рань, не представляли ни для него, ни для Казачьего Дюка никакой реальной угрозы, но какое-то шестое чувство предупреждало – это не так! Тяжело вздохнув, Егор решительно выпрямил удилище: учуяв слабину, сазан радостно рванул в спасительную бездну, леска натянулась, не выдержала и… с сухим щелчком лопнула. Все было кончено. «Подлый» противник, мало того, что незаслуженно ушел восвояси, – он еще и утащил с собой бесценный фабричный поплавок, подарок отца, а с ним шикарный кованый крючок, верой и правдой служивший Егору добрых три года. Впрочем, расстраиваться было некогда: те, наверху, уже рядом, да и сожалеть о принятых решениях было не в привычке Егора. Он крепко-накрепко запомнил рассказ отца о древних воинах-самураях, принимавших ответственные решения в течение «семи вздохов и семи выдохов», и с тех пор старался следовать этому правилу настоящего мужчины.


Спрятав удилище и прикормку в углублении под берегом, наш герой начал неслышно взбираться вверх по круче. Его целью был небольшой, обильно поросший зеленью выступ на краю обрыва, откуда хорошо просматривалась тропа в обоих направлениях. Повезло: ни камушек, ни комок глины не сорвался из-под его ног; в итоге «наблюдательный пост» был занят скрытно и, главное, до прихода незнакомцев. Те тоже не заставили себя ждать.


Шестеро до зубов вооруженных людей в военном камуфляже один за другим вывалились на полянку прямо перед укрытием. Все с саперными лопатками, короткоствольными автоматами, запасными рожками, гранатами и десантными ножами. Первый – с биноклем. «Командир, – отметил Егор, стараясь как можно лучше разглядеть и запомнить «визитеров». – Та-а-к, возраст от тридцати до сорока, по внешности трое – славяне, двое – кавказцы, все гладко выбриты, спортивны, трезвы. Старший – усач, лет пятидесяти, кличка Гром или Гроб (так послышалось)».


В хладнокровии, наблюдательности и цепкой памяти юного разведчика не было ничего необычного. Как и все молодые общинники Казачьего Дюка, он входил в движение «Витязей», главной задачей которого было воспитание в молодых людях духа верности Богу и России: отсюда и главный лозунг движения – «За Русь, за Веру». Занятия велись в отрядах по десять-двенадцать человек. В «витязи» принимали с восьми лет, верхний же возрастной порог в движении отсутствовал: сводным отрядом всего Казачьего Дюка, к примеру, командовал заместитель главы общины, бывший десантник и кавалер боевого ордена Федор Устинович Мальцев, попросту Устиныч, которому недавно стукнуло семьдесят.


В свои семнадцать Егор руководил одним из пяти отрядов «витязей», являясь одновременно заместителем Устиныча. В его отряд входили восемь ребят и четыре девчонки. Занятия проводились по домам или в клубе несколько раз в неделю в свободное от учебы и работы время. Дважды в год, зимой и летом, сводный отряд под присмотром инструкторов из «Подсолнухов» собирался на пятинедельные тренировочные сборы, проходившие в условиях, максимально приближенных к боевым: дань времени. Вчерашние «домашние» дети спали на земле, жили в палатках и шалашах, грелись у костров и питались «дарами леса». В комплекс упражнений по выживанию входили занятия по ориентированию на местности, изучению повадок животных и лесных примет, охоты и маскировки, приемов рукопашного боя и занятиях по владению оружием.


Но все же основное внимание уделялось «единому на потребу». Ежедневно, в любую погоду на общих построениях «витязи» совершали утренние и вечерние молитвы. По воскресеньям отец Артемий проводил для них походную литургию, и при необходимости в ближайшей речке крестил юных новоначальных. Вечерами у костра под печеную картошку пели песни, устраивали конкурсы и викторины, а потом, утомившись, другой раз до рассвета слушали рассказы старого священника о Боге и Небе, падении первых людей и трудных путях спасения, искушениях «льстивого мира» и житии святых земли русской. Батюшка говорил просто, как бы размышляя вслух и бесконечно удивляясь неисчерпаемой Божьей премудрости. Любимым его делом было открывать новые и новые факты ее присутствия в окружающей природе.


«Взгляните на мотыльков, вьющихся вокруг лампы, – отец Артемий оживлялся, вспоминая, видимо, свою прошлую работу в авиации, – их тысячи. С какой невероятной скоростью и ловкостью совершают они свои маневры на столь малом участке пространства! Что или, лучше сказать, Кто управляет ими, помогает ориентироваться так быстро и безупречно точно? Никаких столкновений в воздухе, аварий и вынужденных дозаправок! Страшно даже представить себе на их месте наши самолеты! А ведь они – вершина технических свершений человеческого разума. Получается вот что: с одной стороны, самолет, состоящий, как, помню, говорил мне один американец, из ста тысяч деталей, летящих одновременно в одном направлении, а с другой – малая жидконогая букашка. Казалось бы, какое может быть сравнение? А ведь, если задуматься да и гордыньку собственную поумерить, – букашка-то и сложнее, и сильнее самолета в тысячу раз. Она живая. Даже просто понять, как она устроена, какие силы движут и управляют ею, нашему разуму не дано. Так-то вот, дорогие мои. Любить надо Бога и творения Его, а себя смирять …»


Сила методик движения «Витязей» заключалась не в их «научности», даже не в организационной стройности, а в тонком, исторически обоснованном понимании глубинных побуждений русской души, русского характера, неосознанно ищущего Бога, а потому отзывчивого на всякую Его правду, готового на подвиг и телесное утеснение во имя Его. Спорт и изучение славной истории России, увенчанной именами великих старцев и полководцев, царей и художников, молитва и взаимовыручка, справедливое поощрение и взыскание – все это являло чудо преображения. Вчерашние горожане, неженки и лежебоки, становились юными воинами Христовыми, и Сам Бог в попущенные Им лихие времена бедствий и страданий осенял их, любимых чад Своих, небесной благодатью, наделяя каждого – в меру необходимости и способностей – верой и бесстрашием, силой тела и ума, новыми знаниями и талантами, а главное – той осмысленной решимостью, которая от века отличала познавшего Истину от невера.


Неисповедимы пути Господни! Таким вот необычным, причудливым образом в опустошенной и разоренной смутой России XXI века, в стихийно зародившихся православных «центрах спасения» по-новому ярко и живо воплотились мечты основоположников движения «Витязей». Тогда, в далеком начале ХХ века, в горниле революционных бурь, ставших, по сути, прелюдией Великого Исхода, вдохновляемые Николаем Федоровым русские эмигранты первой волны «рассеяния» волею Провидения заложили основы этого движения в Западной Европе. Тогда их узкой целью было защитить молодое поколение русских от тлетворного духовного воздействия западного нигилизма и большевистской бесовщины. Фактически же они решали – и решили! – неизмеримо более важную и глубокую историческую задачу. Падение (через семьдесят лет) «красной империи» подставило ослабленную ложью, террором и пьянством, разуверившуюся Россию под прямой кинжальный удар ее извечного недруга и завистника – гниющего в ересях и разложении Запада. Страна в очередной раз была предана и продана своими же негодными сынами. Ничто не помогло ей избежать очередного (какого уже по счету!) страшного и очистительного Божьего вразумления – смуты и огня Великого Исхода. Тогда-то и взошли, тогда и проклюнулись из пепла и смрада, расцвели новым дивным цветом зерна искренней заботы и любви, заложенные пионерами «рассеяния» в движение европейских «Витязей». Либерализм еще властвовал, еще пировал, ликовал в разоренной России 90-х, а на дальних ее окраинах и кое-где в центре силами энтузиастов исподволь начали создаваться первые организации и лагеря «Витязей». Один такой лагерь за летнюю смену пропускал через себя до четырехсот ребятишек, поднимая их со «дна» жизни, отрывая многих от наркотиков, кислоты, разврата и нещадной эксплуатации. Сразу всех спасти было нельзя. Зло цепко держало в своих сетях юные души, пользуясь злонравным или легкомысленным равнодушием к их судьбам со стороны государства. Лишь к 2010 году, когда глобальный кризис уже обрел свои финальные грозные контуры, ситуация начала меняться к лучшему. Опасаясь за свою участь, власть, пожалуй, впервые со времени распада СССР обратила внимание на судьбу молодого поколения – и не в разрезе продвижения так называемых рыночных ценностей – вседозволенности развлечений и наслаждений, а в плоскости воспитания подлинного патриотизма, народности и высоких национальных идеалов, достижимых только через православие. К сожалению, много времени и возможностей было уже безвозвратно утеряно. Но и то, что удалось сделать объединенными усилиями государства и православного сообщества к началу Исхода, невозможно переоценить. Сотни лагерей «Витязей» по всей стране в кратчайшие сроки мобилизовали десятки тысяч юношей и девушек «новой христианской волны». Разного состояния, образования и возраста, но единые верой во Христа, они незримо пополнили первые ряды в той духовной битве, которая все эти годы явно и неявно поднималась в России. Если бы не эти свежие силы, взращенные радением и подвигами немногих подвижников Божьих, кто знает, спаслась ли бы Россия?


…Егору повезло. Незнакомцам пришлась по нраву укромная полянка над карьером. Повинуясь короткой команде своего начальника, они сложили на землю амуницию, достали котелки и принялись за еду. Костер разводить не стали, ограничившись спиртовой горелкой. Двое из группы ушли в дозор.


Четкость, слаженность и особенно скрытность их действий окончательно убедили Егора в серьезности положения. Надо было немедленно сообщить об их появлении в штаб «витязей» и представителю Армии обороны. Но прежде, коль скоро он уже здесь, пожалуй, имело смысл проследить, откуда они вышли, где их лагерь, сколько их всего. Еще и еще раз обдумал он свой план. Уйти прямо сейчас в село? Продолжить разведку вслепую и без поддержки? Явно опасное мероприятие, зато позволит выиграть время и больше узнать о незваных гостях. Как быть? Семь вздохов и семь выдохов… Решено! Егор дождался ухода незнакомцев, прополз по краю обрыва до их «бивака», внимательно осмотрел его. Потом незаметно прокрался и к полигону.


По всему периметру объекта – остатки нейтральной полосы шириной метров двадцать, тут и там мотки ржавой «колючки». Дальше мощный бетонный забор – местами поваленный, где-то уродливо торчащий из зарослей можжевельника и березового подлеска. За забором – длинные приземистые серые казармы и здания, напоминавшие лаборатории, открытые шахты и люки, откуда несло затхлостью и сыростью, потрескавшийся и поросший бурьяном плац с погнутым флагштоком и огромным картонным щитом, на котором еще виднелись остатки лозунга «…АВА КПСС».


…Дымок от костра он заметил минут через десять после пересечения границы полигона и почти тут же уловил легкое движение тени слева от себя, недалеко от низкого, не больше метра высотой сооружения с прорезями, напоминавшего то ли вентиляционную шахту, то ли армейский дот. Внутреннее чувство снова подсказало – он не обнаружен, и, нырнув в высокую траву, Егор по-пластунски начал подкрадываться к этой тени.


В полуразрушенной столовой с остатками битой кафельной плитки и искореженных столов и прилавков, у оконного проема он обнаружил двух мальчуганов лет по двенадцать. Появления Егора они явно не ждали.


– Попались! – прошептал Егор и прижал палец к губам. – Откуда вы тут взялись?


– Егорка, ты? – братья-близнецы Ершовы, оба из его отряда, испуганно и облегченно глядели на командира. – Здорово! Как ты нас вычислил?


– Тише вы, горе-вояки. Меньше надо светиться, коль уж в засаду сели.


– Это все Витька! – один из братьев, Сенька, обиженно засопел и укоризненно посмотрел на другого. – Говорил я ему: мочись прям здесь, а ему, видите ли, неудобно! Ну и полез «на двор».


– Ладно, чего уж. Впредь осторожней будете. Хорошо еще, что не чужим на глаза попались. Кстати, вы-то, здесь какими судьбами?


– Устиныч нас послал. По агентурной информации (тут Витька закатил глаза и принял самый что ни на есть серьезный и важный вид), на полигоне объявились чужие. Обнаружили их мужики со скотного двора. Наша задача, – он понизил голос, – незаметно подобраться, изучить обстановку и скрытно уйти. Активных действий – не предпринимать.


Егор незаметно улыбнулся. Он представил себе «активные действия» в исполнении пухленьких, розовощеких братьев Ершовых. Впрочем, кто знает?


– Хочешь? – Сенька протянул Егору флягу с холодным чаем.


– Погоди, давай по порядку. Что  выяснил?


– В лагере их сейчас трое, все, похоже, военные. – Витька наморщил лоб и от усердия даже начал загибать толстые пальцы. – Правда, палаток – не одна, а целых три, значит, это еще не все. Куда делись остальные, не ясно. Те, что в лагере, оружия не носят, ведут себя спокойно. Возле палаток – какие-то мешки, некоторые квадратной формы. Хочешь, посмотри сам.


Он протянул Егору старенький бинокль, оставшийся у него от отца (тот служил егерем в местном охотхозяйстве, но после развода с женой уехал из Дюка куда-то на юг, да так и сгинул без вести). Командир осторожно выглянул из проема окна и навел оптику в указанном мальчишками направлении. Лагерь чужаков был разбит в естественной низине около огромных массивных ворот, ведущих то ли в тоннель, то ли в подземный ангар. Обнаружить его среди развалин было непросто даже при помощи бинокля, даже зная, где он укрылся. Маскировка – что надо! С минуту Егор внимательно исследовал окрестности, затем удовлетворенно хмыкнул и, возвращая прибор владельцу, не без гордости сообщил: «Слышь, Витек, не забудь отметить в отчете, что там, над воротами, чуть слева, в траве у них замаскирована радиоантенна, а в одной из палаток – передатчик – его видно по миганию лампочек. Вот бы послушать, с кем и о чем они там переговариваются! И вообще, что им надо на полигоне!».


Предупредив друзей, чтобы были тише воды, ниже травы, без нужды не высовывались и остерегались внезапного возвращения встреченной у карьера шестерки, Егор заспешил домой. Больше здесь делать было нечего.


...Смеркалось. В Казачьем Дюке все было спокойно. К клубу начали подтягиваться первые участники воскресных посиделок. Были там и девчата, и Егор невольно присматривался к ним: нет ли Лизы? Впрочем, делал он это скорее по инерции: на самом деле шансов увидеть ее в этот час на центральной улице почти не было – грозная баба Даша редко выпускала девушку из дома по вечерам, загружая мелкими поручениями.


Тем большим было его потрясение, когда, войдя в здание совета и открыв дверь в кабинет Устиныча с табличкой «Представитель Армии обороны ПВУР» (Псковско-Великолукского укрепрайона), он вдруг увидел Лизу. Вместе с группой ребят, командиров отрядов «витязей», она сидела за овальным столом для заседаний – объектом тайной гордости старого вояки. Сам Устиныч расположился в кресле у открытого окна кабинета, наслаждаясь августовской, без комаров, прохладой и одной рукой набивая трубку. Другой руки у него не стало после Афганской войны, пустой рукав основательно застиранной гимнастерки, как всегда, был аккуратно заведен за широкий армейский ремень. Егора он встретил с таким видом, будто давно и с нетерпением ждал его возвращения с ответственного задания.


– Наслышаны мы, – густым басом из-под усов затянул Устиныч, – что Егор Степанович не пошел нынче утром, как все нормальные люди, на лесное озеро, а проявил недюжинную самостоятельность и направил свои, так сказать, стопы в окрестности полигона. Так ли это? – Присутствующие дружно посмотрели на Егора, ожидая его ответа. Лиза сидела вполоборота. Она не повернула головы, но, как показалось Егору, чуть заметно улыбнулась.


– Что было, то было, Федор Устинович, каюсь.


– Каюсь, каюсь… Все вы каяться мастаки. А случись чего? Ладно, выкладывая все, как есть.


Рассказав об утренних событиях и встрече с близнецами на полигоне, Егор изложил свои выводы. Первое, обнаруженная группа представляет собой хорошо подготовленное, оснащенное и дисциплинированное подразделение (похоже, наемники), выполняющее на полигоне неизвестную задачу; второе, лагерь обустроен основательно и надолго; третье, группа, по-видимому, готовится производить какие-то работы (наличие оборудования в рюкзаках); четвертое, она действует скрытно, но уверенно, не опасаясь неприятностей со стороны Дюка. В общем, они готовы к обороне.


На протяжении «доклада» Егор сильно волновался. И дело было не в Устиныче – тот периодически одобрительно кивал головой и был явно доволен действиями своего зама. Дело было в Лизе – к ней одной был обращен его рассказ. Впервые за все время ее пребывания в Дюке они оказались рядом, так близко друг от друга, глаза в глаза; в какой-то момент Егору даже почудилось, что в комнате, кроме них, никого больше не осталось...


– Хорошо! Теперь внимание. Вот что пришло сегодня днем «по воздуху». – Устиныч положил трубку на край объемистой пепельницы синего стекла и неуклюже, как это делают однорукие люди, полез в нагрудный карман гимнастерки. Оттуда он достал сложенный вдвое мятый листок бумаги, развернул его и начал читать: «Шифрограмма. Штаб АО по ПВУР. Срочно…».


– Да, чуть не забыл, – отложив шифровку, он повернулся к Лизе. – Хочу представить вам Карманову Елизавету, Лизу – все вы ее, конечно, знаете. Чего вы не знаете – она неплохая спортсменка, имеет разряды по ориентированию, лыжам, стрельбе. – Все удивленно зашушукались, с уважением поглядывая в сторону этой «тихони». – С этого дня она поступает к нам в «витязи», будет помогать мне тут пока с бумагами. А там посмотрим… С бабой Дашей я договорился.


Устиныч еще раз строго из-под очков оглядел свой «актив» и вернулся к телеграмме. Из нее следовало, что штаб АО знал о возможном проникновении в окрестности Казачьего Дюка вооруженных групп «неустановленной принадлежности» и предписывал администрации и своему представителю, Мальцеву Ф.У., принять соответствующие меры. Они сводились к активной и пассивной разведке, прежде всего в районе полигона, усилению режима охраны села и оповещению жителей. От всякого рода контактов с пришельцами и тем более боевых стычек приказано было воздерживаться.


– Ну, вот и все, остальное к делу не относится. – Устиныч снял очки, открыл сейф, убрал туда телеграмму и, обращаясь к присутствующим, резюмировал: – Каждый отряд отбирает четырех разведчиков из числа наиболее подготовленных и толковых «витязей» – списки сегодня же передать Лизе. Егору – разработать график дежурств на полигоне и подобрать удобное укрытие. Ершовых до ночи сменить: малы еще. Старшему каждого наряда выдавать табельное оружие, но с условием применения его только в крайнем случае, а лучше бы не применять вовсе. Языки до поры всем держать на замке: паники нам только не хватает. Завтра в семь ноль-ноль сбор у меня в кабинете. В семь тридцать ожидается вертолет из главного штаба. Пока все свободны.


Загремели стулья. Торопясь в клуб и на ходу обсуждая новости, молодежь в мгновение ока очистила комнату. Ушел и Устиныч, бурча себе что-то под нос про неугомонного главу общины Ушакова и тяжелые времена, но при этом хитро улыбаясь в усы. Егор и Лиза остались одни. Они не сказали друг другу еще ни слова, но молчание это не тяготило их, наоборот, оно было плотным и значимым, заполняющим невольное отчуждение. Егор боялся дышать. Он молил Бога, чтобы тишина не нарушилась. В глубине души он уже знал, что с этого необычного дня жизнь его изменилась. Она вступила в новый этап, детство безвозвратно ушло вместе с тем злосчастным утренним сазаном. Было немного грустно, но сидевшая рядом с ним, потупив глаза, родная душа согревала его грусть. Жизнь казалась вечной, и ее вызовы больше не страшили Егора… Они были ниже рождавшейся в нем Любви.


А.И.


 (Продолжение следует)

 

 

Перейти к содержанию номера

 

Метки к статье: Журнал Шестое чувство №6-2008, Нотин
Автор материала: пользователь pereprava12

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Комментарии к посту: "Лиза Упертая"
Имя:*
E-Mail:*