3 сентября 2005 года в возрасте 68 лет внезапно ушёл из жизни мой отец, Дмитрий Всеволодович Скороходов. Он был одним из самых НЕизвестных людей нашей планеты. Однако его вклад в укрепление могущества нашей Отчизны был огромен. Просто всё, что папа делал для страны, находилось в области «совершенно секретной».

Толком, чем он занимался, я не знала никогда. Я наивно полагала, что папа на какой-то дурацкой рутинной работе перекладывает бумажки с места на место и пропадает для истории как яркая талантливая личность.

В 1959 году отец окончил механико-математический факультет МГУ и попал в свой НИИ по банальному распределению. Всю жизнь он так и «просидел» там безвылазно. Но то, что он там «сидел», это мне лишь казалось с точки зрения моего неведения. На самом деле папа творил Великую российскую оборону…

Всё выяснилось только на поминках.

– Можно я раскрою военную тайну? – спросил во время поминального тоста один из папиных коллег.

Видимо, на этот вопрос последовал утвердительный кивок начальства.

– Дмитрий Всеволодович Скороходов… теперь об этом уже можно говорить… был Главным конструктором криптографического обеспечения системы опознавания России «Свой–Чужой», – торжественно произнёс папин коллега.

– Что это такое? – шёпотом спросила я сидевшего рядом папиного товарища. – Я ничего не поняла.

– Ты что? – удивился он. – «Свой–Чужой» – это же всем известно. Просто никто не знает, что для России это сделал твой папа.

Я почувствовала себя питекантропом.

– Всем известно, за кого вышла замуж певица Валерия, – сказала я после паузы. – А про эти ваши системы никто ничего не знает, поверьте мне.

Папин товарищ посмотрел на меня с недоверием.

Папины друзья – люди несовременные. Глянцевые журналы они не читают, сплетнями не интересуются. Они работают. Кто-то же в стране должен это делать, чтобы дома стояли, машины ездили, фабрики функционировали. Чтобы жизнь продолжалась! Представьте, что будет с цивилизацией, если все начнут демонстрировать одежду на подиумах или кривляться, открывая рот под фонограмму? Или сооружать причёски? Наше время сместило акценты. Быть парикмахером стало престижным.

А учёным – нет. Получать звание секс-символа или светской львицы – почётно, а вычислять траекторию движения стратегического объекта – отстой.

Из нынешних папиных коллег в лицо я знаю немногих. Когда «оборонку» перестали финансировать, многие ушли. Это началось после прихода к власти Ельцина и его бригады. Когда страной начинают распоряжаться умные, но безнравственные личности – это всегда оборачивается проблемами для простых и честных людей. Наша семья очень пострадала в то недавнее время. Но мы выстояли. Папа не бросил службу. И мы, что характерно, не разлюбили Отчизну. Мы, Скороходовы, полюбили её даже, наверное, ещё сильнее. Из жалости к её беспомощности перед врагами, которых она всё время за что-то наивно превозносит. А нас, патриотов, почему-то неразумно отталкивает. Но это не она такая, Россия наша любимая, а её отдельные личности. Даже не сами личности, а порок, овладевший их слабыми душами. Извращённая система ценностей, опознающая Своих как Чужих…

Система «Свой–Чужой» – это способность определять принадлежность объекта к той или другой противоборствующей стороне. Это может быть самолёт, подводная лодка – что угодно. Хотя система работает и в мирное время. Но современная война без такой системы вообще немыслима. Особенно если данная система есть у врага. У американцев после Великой Отечественной войны такая система появилась. А у нас нет... Это вызывало беспокойство, нагнетало напряжение.

То было время корейской войны. Всё могло случиться. Наше Министерство обороны выделило деньги на создание аналогичной системы в России. Руководителем начального этапа Великого почина назначили моего папу… Он с задачей справился отлично. Именно ему принадлежит основа системы – её математическая формула! Потом в городе N на оборонном предприятии открытую и разработанную технически основу претворили в приборы. В работе участвовали сотни, может быть, тысячи людей. Это был глобальный по своим масштабам государственный проект. Но его сердце было создано папой!

Испытания проводили на далёких секретных полигонах. Папа при этом присутствовал. Тогда ему было чуть больше тридцати, но выглядел он намного моложе. Когда генералы спросили: «Ну и кто это всё придумал?» – и им представили моего папу, они опешили.

– Ну ты, пацан, молодец! – прозвучало из генеральских уст в адрес моего папочки.

За то великое открытие в Кремле папе торжественно вручили орден «Знак почёта». А из списков на Госпремию папу потихоньку вытолкнули. Её поделили на оборонном предприятии в городе N. Потому что техническое воплощение действительно принадлежало им. А формула? Что такое формула? Её же на стол не поставишь и в стакан не нальёшь, понимаешь…

Отец ни на кого не обиделся. Обмануть его было легко и просто. Как и всякого гения. Ведь «гений и злодейство…». Он не был амбициозен. Главное, чтобы дело было сделано, а что потом напишут на титульном листе – не так уж и важно… Кстати, среди иконописцев издавна на Руси было принято сознательно стирать своё имя из истории, чтобы не тщеславиться.

– Да мы же в золоте должны были купаться! – завопила я, когда мне объяснили, что сделал мой гениальный отец для нашей державы.

Мама только развела руками. Народ безмолвствовал. В общем, как обычно…

Нет, мы не купались в золоте, отнюдь. Временами мы, как и весь честной российский народ, стоически боролись с нищетой.

Мой папа был настоящим российским интеллигентом. У него была врождённая порядочность: одна жена, одна работа, одна Родина – всем он был верен до конца. Это была такая исполинская мощь российской души… При том, что у него очень хорошо работали мозги, они ни разу не сработали в сторону какой-нибудь финансовой махинации. Такая идея просто не могла прийти в папину светлую голову. Структура его мышления была созидательной.

Папа обожал внука и вообще всех детей на свете. Они умиляли его. «Посмотри, какие детишки, – часто указывал он мне на них. – Радуются… беззаботные!». И он тоже радовался вместе с ними. Хотя папина жизнь была  небеззаботной всегда .

Была неудачная операция на желчном пузыре, последствия которой мучили папу два последних года.

Была очень удачная онкологическая операция… Но эта тема, внезапно возникшая и смертельно напугавшая нашу семью, долгое время потом терзала страхами своего возможного возвращения.

Зато болезни привели папу к Богу. Он ведь у меня был врождённо порядочным вне храма. Просто так он чувствовал жизнь. Совесть у него была преогромная. А почему она функционировала, он не понимал. На какой идеологической основе… Но как гласит русская народная пословица: «Без Бога – ни до порога».

И ещё папа умел гениально объяснять математику. Он делал это легко и доступно. Он вскрывал её красоту, увлекал логическими рассуждениями в далёкие и абстрактные математические путешествия. Все, с кем папа занимался, обретали математические способности. Занимался он преимущественно бесплатно. Или за символическое вознаграждение. Репетиторство так и не стало папиным бизнесом. Оно было его потребностью: лечить людей от глупости, от непонимания истины… Просвещать их, освящать светом разума…

Настоящие врачи ведь тоже лечат не за деньги.

Умер папа относительно легко.

1 сентября у него вдруг резко заболело горло. Боль была такая нестерпимая, что мама вызвала «скорую». Но когда врачи приехали, уже всё прошло. Давление и кардиограмма были нормальными. Вернее, ту кардиограмму просто не смогли грамотно прочесть. Её причудливые изломы уже содержали в себе приметы начавшегося расслоения аневризмы, о существовании которой никто из нас в тот момент даже не догадывался. Если бы хоть кто-нибудь сказал мне тогда, что наша проблема кардиологическая! Но врачи усиленно исследовали папино горло. И ничего там не находили.

2 сентября папа, как ни в чём не бывало, ушёл на свою любимую и единственную работу. Но там ему опять стало нехорошо, и он поспешил вернуться домой. Боль опять ударила в горло. Это был обыкновенный признак расслоения аневризмы, как объяснила мне потом моя подруга, врач-кардиолог. Но доктора, работающие на «скорых», этого, увы, не знают.

Я прилетела с работы, когда папа уже лежал под капельницей и новоявленный врач «скорой» поднимал его непомерно упавшее давление. Но давление лишь свидетельствовало об очередном этапе расслоения. О том же сообщала и новая кардиограмма. Но её опять не смогли прочесть. Впрочем, этот врач проявил озабоченность и предложил госпитализацию.

Я собрала сумку с вещами, и мы с папой на «скорой» поехали в 59-ю больницу.

– Что ЭТО? – удивлённо спросил врач-отоларинголог, обнаружив возле своего кабинета каталку с моим папой.

Дело было в сыром коридоре 59-й больницы.

«Спокойно, Лена!» – сказала я себе и стиснула зубы, чтобы промолчать.

Врач «скорой», дежуривший при каталке, прояснил ситуацию.

– Ну, мне же надо переодеться! – обиженно заявил врач-отоларинголог и удалился. Было видно, что мы явно отвлекаем его от какого-то важного занятия.

Через полчаса врач вернулся в белом халате, снова посмотрел оценивающе на моего папу и театрально изрёк:

– А как же я его буду смотреть? Он же лежит.

«Спокойно, Лена!» – беззвучно проскрипела я челюстями.

Врач «скорой помощи» обещал изменить положение папиной каталки на сидячее.

– Там всё в порядке, – небрежно сказал отоларинголог после беглого осмотра папиного горла.

Это было сущей правдой. Аневризму аорты, которая расслаивалась и готовилась к разрыву, через открытый рот не было видно. Но вероятно, вспомнив своих товарищей по 59-й больнице и пожелав им спокойного вечера, не загруженного новыми хлопотами, отоларинголог ещё раз заглянул в папино горло.

– Вон там вижу очаг ангины! Везите его в инфекционную! – с радостью воскликнул он и направился к умывальнику.

«Умывает руки», – почему-то пришло мне тогда на ум.

Потом нас снова выставили в сырой коридор, и мы мёрзли там до тех пор, пока перед нами не возникла дама-терапевт. Она начала задавать папе какие-то невнятные вопросы, а я принялась на них отвечать, потому что папе говорить было невмоготу. Ах, если бы кто-нибудь догадался сделать ему эхограмму! Но тогда я даже не знала такого слова, чтобы попросить.

«Короче, это ангина. Если хотите, везите его в инфекционную больницу», – подытожила нашу бестолковую беседу дама-терапевт.

И сгинула.

В инфекционную больницу мы ехать отказались.

За 500 рублей (потому что мы отказались ехать, куда нас отослали) нас на нашей же «скорой» довезли до дома. Доктор завещал нам лечиться от ангины: пить ципролет и полоскать горло фурацилином.

Тогда я ещё не знала, что папа возвращается домой, чтобы завтра умереть. Я была бесконечно глупа и беспечна. Я не смогла даже толком поговорить с ним в тот последний вечер.

На прощание.

Всю ночь папа полоскал горло фурацилином. И пил ципролет.

На следующий день врач, вызванная мною из поликлиники, тоном, не терпящим возражений, подняла папу с дивана, провозгласила его болезнь «фарингитом», отменила ципролет с фурацилином и строго наказала полоскать горло ромашкой.

– Спасибо вам, доктор, вы открыли мне глаза на моё состояние, – с доброй улыбкой вымолвил папа.

Это были его последние слова. Через минуту после ухода последней врачихи в папином могучем организме взорвалась так никем и не диагностированная аневризма.

Следы этого взрыва были обнаружены позже патологоанатомом.

– Не переживайте, это была мгновенная смерть, – сказал он мне в утешение.

…Хоронили папу на Преображенском кладбище рядом с его мамой, моей бабушкой Лорой. Описывать перипетии похорон я не стану, потому что это отдельная тема отдельного репортажа. Вся земля 9-го участка Преображенского кладбища залита моими слезами. Никакие папины заслуги и награды не помогли нам в деле беспроблемного захоронения. Но в итоге, с Божьей помощью, всё закончилось благополучно. Папу похоронили, как положено. Пусть будет ему Царствие Небесное.

Сейчас я почти уже не плачу. Постепенно скорбь уходит, воцаряется светлая память.

И я верю, что папа ушёл не в никуда.

Я помню его посмертное лицо. Такие лица надо показывать атеистам. На папином лице была радость встречи. Какой-то невероятной, прекрасной, ослепительной…

Помню, когда мы во времена моей юности занимались с папой математикой, то часто удалялись неизвестно куда из жизненной конкретности в математическую абстракцию: всякие там n-мерные пространства и прочие штучки…

– Папа, – говорила ему я. – Куда мы пришли? Этого же нет и не может быть в жизни.

– Ну и что? В математике это есть. Значит, где-то оно должно быть тоже.

– Но где? – спрашивала я.

– Где-нибудь…

И вот сейчас я наконец поняла, где ОНО находится…

ОНО находится ТАМ. Ведь в жизни ЕМУ места нет. Потому что ЭТО – та самая область «абсолютной секретности», куда способно дойти только логическое мышление математика и куда, вероятно, устремляется посмертное продолжение человеческой жизни… Если, конечно, эта жизнь была подлинно человеческой. Ведь если ОНО есть в математике, значит, ОНО в принципе есть. Где-нибудь…

Вы в этом ещё сомневаетесь?

Актриса Елена СКОРОХОДОВА

Перейти к содержанию номера