Как-то одна молодая женщина, знакомя меня с молодым же человеком, представила его неожиданным образом: «Знакомьтесь, это как бы мой муж!» Признаюсь, я замер, ожидая от «как бы мужа» взрыва негодования. Да нет, он улыбался мне как ни в чём не бывало, похоже, всё его устраивало.

Нескольким днями позже, придя по приглашению в одну организацию, был встречен у входа представительным мужчиной, который приветливо протянул мне руку и на вопрос, с кем имею честь, ответил, улыбаясь: «Я здесь типа директор». Я внутренне обмер, стараясь не подавать вида. Представил себе ситуацию, когда бы какой-нибудь священник, благословляя, представился подобным образом: «Я здесь типа настоятель». Даже замотал головой от абсолютной немыслимости подобной ситуации. Всё, это стало последней каплей, потому как сил не было (да и сейчас нет) слышать эти звучащие отовсюду: «типа того», «как бы», «как бы»… Правда, многие принимают их за слова-сорняки. Думается, что это не совсем так. Давайте-ка припомним, ещё два десятилетия назад не было в нашей речи всех этих выражений. Дело в том, что каждый человек независимо от национальности и веры призван к этой жизни Самим Христом, а потому есть живая икона Божия. И пока образ Божий в нас ясен и чёток, наше с вами словесное содержание так же чисто и незамутнённо. И тогда мы мужья и директора без всяких там «типа» и «вроде как». Когда же образ Его в нас расплывается как фотография, снятая не в фокусе, тогда и слово наше как главное внутреннее содержание, суть словеков-человеков, мутно и лишено подлинного смысла. И тогда в Отечестве нашем плодятся во всё угрожающей численности «типа директора», «как бы мужья» и «вроде как жёны», у которых и детки соответствующие, «ну, типа того»...

ТВЁРДЫЙ МЯГКИЙ ЗНАК, или ПАМЯТНИК БУКВЕ «Ё»

Вот мы всё о словах да о словах, но, может, поговорим о букве? Да-да, обыкновенной русской букве из привычного алфавита. Так что не удивляйтесь, речь и в самом деле пойдёт о букве. Более того, она о букве, которая и вовсе не звучит; да-да, о мягком знаке. Почему именно о нём? Поясню. На днях увидел на полке хозяйственного магазина целую пирамиду рулонов (простите!) туалетной бумаги, которая буквально ошарашила меня своим названием: «Мягкий знак». Что и говорить, создатели бренда (есть теперь и такое слово в нашем языке) всё рассчитали правильно, мимо этой этикетки и в самом деле трудно пройти, не обратив на неё внимания. Только вот что смущает: отсутствие звучания у этой буквы вовсе не означает отсутствие её роли в языке, как это может кому-то показаться. Между прочим, далеко не всякий алфавит может похвастать такой интересной буквой. Нет его, к слову, и в азербайджанском алфавите, просто согласные буквы на конце слов часто произносятся мягко. А между тем функция мягкого знака в языке нашем воистину уникальна. Посудите сами: одно из самых высоких понятий воплощено словом «мать», но стоит лишить это слово мягкого знака – и получим одно из самых низменных понятий (есть ещё, правда, спортивный инвентарь). Не хочется думать, что потуги авторов названного товара были вызваны сознательным глумлением над русским алфавитом, но с употреблением его в качестве наименования столь не престижной товарной позиции можно было бы и подумать.

Как-то довелось прочесть о том, что во время Великой Отечественной войны И.В. Сталин сравнивал карты России, выпущенные в стране и за рубежом. Оказалось, что в картах, изданных в гитлеровской Германии, написано «Орёл», в отечественных же значился «Орел». Вот и получается, что захватчики отнеслись к нашему национальному языку с большим уважением, чем сами русские люди. Тогда Сталин настоял на возвращении к жизни гонимой буквы. А теперь её вновь исключили из русского языка издатели книг. Вы представляете, что это значит, когда в детской книжке такой буквы нет? И вместо слова «ёжик» написано «ежик»? Как ребёнку это читать?

А вот пришло известие, что в одном из российских городов собираются поставить памятник… букве Ё. Ну что ж, возможно, это хоть как-то послужит «спасению» одной из русских букв, вот уже которое десятилетие планомерно «вымываемой» из нашей письменной речи. И будем помнить, что творцами нашего алфавита являются равноапостольные святые, чем могут похвастать далеко не каждая нация и язык.

«УЖ СКОЛЬКО РАЗ ТВЕРДИЛИ МИРУ…»

Прислушайтесь, пожалуйста, какой из двух синонимов: «больница» и «лечебница» – вам приятнее на слух? Что касается меня, то я, скорее, отдам предпочтение второму, и по той очевидной причине, что в нём слышится, возможно, поболее надежды на излечение, нежели в первом, где очевидный корень «боль». Ведь и медленно уходящее из языка нашего замечательное слово «лекарь», всё чаще заменяемое на «доктора», таит в себе столько мягкости и тепла! Словно уверены мы, как дети, что лекарь не может не излечить; доктор же может статься вообще физико-математических наук, а то и юридических. Вообще, как мне кажется, если в слове укоренена эта самая боль, то в предмете или явлении, учреждении, им обозначенном, не может не преизобиловать любовь. Может, оттого и становится так горько, когда нет-нет да и сталкиваешься с оскудением этой самой, такой необходимой всем нам, любви в стенах, куда люди приходят нередко именно с болью, как телесной, так и душевной: всё чаще в больнице и (что греха таить!) пусть изредка, но даже в храме.

Стоит нам завидеть крепкого румяного малыша, как спешим назвать его очаровательным. А теперь спросите самого себя, прислушайтесь к самому себе: можно ли назвать очаровательным кого-либо из сонма наших прославленных святых, любимого батюшку? Точно, язык не поворачивается. И если это так, то язык наш ещё не безнадёжен. В чём тут дело? Наверное, в том, что изначально «очаровательный» – это наделённый чарами. А раз так, то о какой святости вообще может идти речь? А потому, глядишь, бегает знакомый «очаровательный» малыш, все им любуются, восторгаются, бабушки с дедушками не нарадуются; но вот «очаровашка» подрос – и куда что подевалось?! Знакомые и родня, как говорится, в шоке. А может, всё оттого, что чары имеют обыкновение улетучиваться? Стоит, однако, признать, что искоренить употребление данного слова в этом смысле, судя по всему, увы, не удастся. Сам Пушкин обессмертил его в ставших хрестоматийными строчках: «Осенняя пора, очей очарованье…»

«Восхитительное платье!», «восхитительный вкус у этой колбасы!», «я просто в восхищении от вашей дачи»… Как часто слышим мы подобные фразы и даже сами повторяем их, так и не потрудившись услышать: о чём это мы, собственно? А между тем восхищение как таковое есть воспарение, оно знаменует собой некую оторванность от грешной земли. Неужто это под силу колбаске или пусть даже очень красивой, но всё же, простите, тряпочке? А между тем в тексте Священного Писания содержится уникальная информация о таинственном восхищении Святого апостола Павла. Впрочем, по великому смирению своему он не указывает на себя прямо: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет, – в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает, – восхищён был до третьего неба. И знаю о таком человеке, – только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает, – что он был восхищён в рай и слышал неизречённые слова, которых человеку нельзя пересказать. Таким человеком могу хвалиться; собою же не похвалюсь, разве только немощами моими» (2 Кор., 12:2–5).

«Куда-куда, – переспросит какой-нибудь докучливый обыватель, – на какое такое небо?! И будет по-своему прав. Да и многие из нас, если возьмёмся всерьёз порассуждать о Небе, дальше известного вращающегося ресторана «Седьмое небо», что разместился на игле Останкинской телебашни, не воспарят. А вот автор «Мастера и Маргариты», похоже, совсем неплохо разбирался в этих смыслах, и потому так режут слух эти рефрены, эта извечная мартышечья гримаса, эта пародия на Создателя, что усердно талдычит Коровьев на балу у сатаны, понуждая к тому и его королеву: «Мы в восхищении! Королева в восхищении!» А между тем там восхищений попросту не может быть…

И ещё мы давным-давно привыкли называть что-либо особенно полюбившееся нам словом «прелестный». Нам словно невдомёк, что слово это вовсе не безобидное. Ведь словом «прелестник» – и тут, возможно, кто-то неподдельно удивится – в языке русском называли дьявола. Вслушайтесь, корень этого слова – «лесть», само же слово представляет собой – если можно так выразиться – лесть в превосходной степени, а именно поэтому один из непременных инструментариев арсенала самого нечистого. Вот и о человеке, вдруг возомнившем о себе, пребывающем в противоестественном состоянии внутренней экзальтации, слышащем и видящем то, что нормальный человек не видит и не слышит, принято говорить в Церкви, что он, бедняга, находится в прелести, а потому нуждается в серьёзном духовном излечении. Вот и в Святом Евангелии читаем грозное предупреждение: «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят» (Мф., 24:4–5). Приходит время, и Святой апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, вторит им слова своего Божественного Учителя: «Но боюсь, чтобы, как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2 Кор., 11:3). Ему вторит в Апокалипсисе Святой апостол Иоанн, говоря о том, что Сатана есть и обольщающий всю вселенную (Откр., 12:9). Слышим ли мы сегодня эти слова? И как не вспомнить тут добрым словом мудрого Ивана Андреевича Крылова: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок…»

Фазиль Давуд-оглы ИРЗАБЕКОВ,
в Святом крещении Василий

Перейти к содержанию номера