Первые упоминания об Агасфере, или, как его чаще принято называть, Вечном жиде, впервые появляются на закате Средневековья в Европе, в анонимной книге «Краткое описание и рассказ о некоем еврее по имени Агасфер» (1602). Согласно легенде, кожевенник (или сапожник) Агасфер (в других вариантах Эспера Диос, Бутадеус, Картафил), чей дом стоял на пути Христа к Голгофе, отказал Спасителю в кратком отдыхе, грубо прогнал Его прочь, за что и был осуждён Им на вечное скитание. 

С момента своего возникновения и до сегодняшнего времени эта апокрифическая легендапережила различные этапы увлечения ею. Так, на протяжении всего XVII века по всей Западной и Южной Европе объявлялись свидетели встреч с Вечным жидом – высоким оборванным старцем с длинными волосами. Его видят в Любеке, Лейпциге, Шампани и многих других местах. В следующем столетии легенда уходит в народный фольклор, чтобы оттуда настойчиво будоражить воображение художников, писателей, деятелей искусства вообще. К наиболее заметным произведениям на этот сюжет принадлежат неоконченная поэма И.В. Гёте «Вечный жид» (1774)и одноимённый роман Э. Сю (1844–1845). Кроме того, образ Агасфера разрабатывали Ламартин, П.Б. Шелли, И.К. Цедлиц, Г.Х. Андерсен, Р. Гамерлинг и многие другие. В России В.А. Жуковский пишет незадолго до смерти поэму «Агасфер, Странствующий жид»), которую, к сожалению, не успевает закончить. 

В XX столетии образ Агасфера развили, среди прочих, Р. Киплинг в новелле «Вечный Жид», Х.Л. Борхес в новелле «Бессмертный»,П. Лагерквист в романе «Смерть Агасфера», Г.Г. Маркес в романе «Сто лет одиночества»,С. Гейм в романе «Агасфер», Жан д'Ормессон в книге «История Вечного жида». В России того же времени следует в этой связи особенно отметить повесть Всеволода Иванова (1895–1963) «Агасфер» (1950е гг.; опубл. посмертно), где автор, в частности, рассуждает: «Вдумавшись, я вижу эту тему довольно-таки слабой. Недаром большие и малые поэты Европы, обрабатывавшие этот сюжет, потерпели неудачу. Андерсен, Шлегель, Жуковский, Гете, Эжен Сю, Эдгар Кине, Кармен Сильва, Франц Горн, Ленау... Какая смена лиц и как она похожа на ту смену ряда исторических картин, лишённых всякой реальной связи, что пытались объединить именем Агасфера! И может быть, лучше всех объяснил это явление М.Горький несколькими строками в своей великолепной статье «Легенда об Агасфере»: «Эта легенда искусно соединяет в себе и заветную мечту человека о бессмертии, и страх бессмертия, вызываемый тяжкими мучениями жизни, в то же время она в образе одного героя как бы подчёркивает бессмертие всего израильского народа, рассеянного по всей земле, повсюду заметного своей жизнеспособностью». Именно «подчёркивание бессмертия израильского народа» (что, между прочим, присутствует далеко не во всех вариантах сказания) и привлекло к сообщениям об Агасфере внимание германских фашистов. Исторический факт: в конце 1930х годов немцы упорно разыскивали в еврейских гетто, а затем уничтожали любого, кто подходил под описание Вечного жида. Были убиты сотни ни в чём неповинных людей, однако Агасфера, насколько известно, нацистским палачам обнаружить-таки не удалось. 

В советской литературе более известен еще и другой случай использования интересующего нас образа. В романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок» (1931) Остап Бендер излагает остроумную легенду-повесть о Вечном жиде, пожелавшем увидеть просторы Днепра, но пойманном и убитом петлюровцами. 

На рубеже тысячелетий цели и задачи искусства изменяются, из его арсенала постепенно исчезают многие давно разрабатываемые сюжеты, темы, образы. Остаётся упомянуть поэму покойного Юрия Кузнецова «Путь Христа»(2000), где также присутствует эпизод легендарной встречи. 

Теперь несколько слов необходимо сказать об обстоятельствах создания мною стихотворения «Агасфер». 

В один из июльских вечеров 2005 года я стал набрасывать первые строчки какого-то нового стихотворения. В такие моменты я всегда просто поддаюсь идущему через меня творческому импульсу, никогда не обдумываю сюжет заранее. Приблизительно на шестой строке мне вдруг стало ясно, что я пишу стихотворение об Агасфере. Что мне было известно о нём на тот момент? Повесть Вс. Иванова я читал в детстве, в одном из томов «Библиотеки фантастики». Роман Эжена Сю стоял у меня дома на полке, но я никогда не открывал его. Итак, мне предстояло дать некоторое описание, уже известное в литературе, основываясь только на смутных воспоминаниях о прочитанном много лет назад. Однако в те два часа, когда создавался текст, я не имел возможности об этом задуматься: передо мной было только яркое видение древней иерусалимской улицы и событий, возможно, происходивших на ней около двух тысячелетий назад. Необходимо было постараться более правдиво, не добавляя ничего лишнего из собственных фантазий, передать увиденное. Когда это удалось и я, придя в себя, поставил точку, возник вопрос о соответствии описанного в стихах тому, что уже содержалось в легенде о Вечном жиде. Не утомляя читателя рассказом о своих поисках, коротко скажу: всё совпало, вплоть до слов, адресованных в сказании Христом Агасферу (в окончательном варианте стихотворения эти слова отсутствуют). Особенно поразил меня неизвестный мне прежде факт: согласно легенде, Агасферу в момент встречи с Христом было ровно тридцать лет, как и мне в 2005 году. В этот возраст он возвращается каждый раз после смерти, осуждённый на бесцельное блуждание по кругу, на вечное существование. Вместе с тем, на мой взгляд, таким тягостным образом осуществляется искупление вины Агасфером (неслучайно в некоторых вариантах сказания Вечный жид в финале становится монахом). 

Ещё через пять лет я вернулся к стихотворению, расширил и частично переписал его. Так, были удалены слова Христа, и вот по какой причине. Я размышлял об аналогии с картиной М. Нестерова «Видение отроку Варфоломею»(1889-1890). На первоначальных вариантах Святой Дух изображён художником «лицом» к зрителю. Получается, мы видим то же, что и будущий преподобный Сергий Радонежский, чьё духовное существо преобразилось именно благодаря открывшемуся ему (и только ему!) чудесному знанию. При этом великое таинство как бы разоблачается перед теми, кто его недостоин, и полотно тем самым грубо обезбоживается. Поэтому художник постепенно разворачивает композицию таким образом, что мы наконец видим только лицо мальчика, а Святой Лик совершенно скрывается за остроконечным монашеским куколем. Также и слова, сказанные по легенде Христом Агасферу, должны, на мой взгляд, остаться известными лишь ему одному. 

В таком – окончательном – виде стихотворение «Агасфер» я и представляю с необходимыми пояснениями вниманию читателя.

АГАСФЕР

Столько лет я бредил наяву,

Воскресал и умирал так часто,

Что не помню, для чего живу,

И на жизнь взираю безучастно.

Годы – точно палая листва.

Сколько их? Я не веду им счёта.

Каждый раз на новые места

Гонит в путь неведомое что-то.

Города сменяют города.

Я иду, не вглядываясь в лица,

Но одно запомнил навсегда,

И оно мне лунной ночью снится…

Южный город. Буйствует толпа.

Этот человек остановился – 

Изнемог под тяжестью столпа

И к моей хибаре прислонился.

Был похож на нищего слепца,

Но бичом исхлёстанный жестоко.

Кровь из-под тернового венца

Попадала в желоб водостока.

Кто такой и что на нём за грех?

Хитрый вор или разбойник дерзкий?

Мне в ответ кругом раздался смех:

«Это царь наш, царь наш иудейский!»

Тут и я стал гнать его, кляня.

Он взглянул сквозь тяжкое страданье.

Обмер я: смотрело на меня

С высоты – живое мирозданье.

И открылось мне: людская плоть

Много мягче палестинской глины,

Чтоб скорей, трудясь, её Господь

Превращал в скудельные кувшины.

И ко мне склонился Божий Лик,

В небесах пылающий над нами,

И, огнём охвачен, я постиг

То, чего не выразишь словами…

Заревел в арбу впряжённый вол,

Будто грешник, изгнанный из рая.

От меня Мессия отошёл,

Прочь пошёл по улице, хромая.

Добровольно нёс Он жребий свой,

Пил страданье из безмерной чаши,

И не в силах совладать с собой,

Я за Ним последовал тотчас же.

Видел всё – распятье, смерть Христа.

Вечером в конце Страстной недели

Возвращаться в город я не стал,

Попривык бродяжничать без цели.

Вечный жид – прозвал меня народ.

Умирая, воскресаю снова,

И порою глиняный мой рот

Обжигает огненное слово.

Максим Лаврентьев

Перейти к содержанию номера