Часть1   Часть 2   Часть 3   Часть 4   Часть 5   Часть 6   Часть 7  Часть 8   Часть9   Часть 10   Часть 11

- Знаете, как батюшка Иоанн один раз сказал? – рассказывает монах про Кронштадского батюшку. – Прознали про его чудеса и прозорливость, да и решили к нему как-то прийти светские люди. «Поболтать, говорит, сходим». Пришли, а он велел налить им чаю. Подали чай, батюшка раздал им ложки, да и говорит: «Болтать пришли? Так поболтайте, поболтайте».

Мы все тихо смеемся.

- У нас ведь прозорливые кем всегда объявлялись? Так, - махнул он рукой, - не от мира сего. Чего их и слушать-то? А надо бы, надо бы было слушать… Коли старец что говорит, так исполняй. Не он сам ведь говорит-то, Христос в нем говорит.

Во время нашей беседы вдруг отворяется дверь в трапезную и на пороге появляется темная фигура.

- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

- Аминь, - отвечаем мы хором.

Схимник в черном аналаве с крестом и остроконечном куколе тихо подходит и присаживается за наш скромный стол. Что-то страшное, пугающее есть в этой явившейся в ночи черной и смиренной фигуре.

- Молитвами вашими живы, отец Серафим, - обращается к схимонаху насельник и наливает ему чай.

- Все молитвами живы, - тонкие губы схимника, которые почти совсем затерялись в густой седой бороде, растягиваются в доброжелательной улыбке. Монах, принявший великий постриг всегда вызывает особое благоговейное чувство. Первый раз я видела так близко лицо одного из этих отвергнувших мирское. Схимники казались мне всегда отшельниками, погруженными в глубокую молитву, удаленными от людей и старающимися с ними и вовсе не встречаться, не то что беседовать. Улыбка отца Серафима заставила улыбнуться в ответ. Его пальцы, с почерневшими, неровными ногтями, обхватили горячую кружку.

- Новые послушники? – посмотрел он на нас с Николаем своими черными глазами. Этот строгий и отеческий взгляд заставлял покорно склонить голову.

- На послушаниях, и к отцу Феодору приехали, - отвечаю я.

- Мирские, - добавляет Николай.

- Что ж с того, что мирские? – улыбается отец Серафим. – Или в миру нет места Богу? Все мы здесь по земле ходим, а царство там, - он слегка кивает головой вверх. – Приняла его Царица Небесная, в тот же день и приняла, чего уж нам теперь делить…

Звонит к вечерне колокол.

- Вишь, и мирских, и братию - всех зовет Христос, - говорит схимник.

Мы поднимаемся из-за стола и спешим в скит на службу. Схимник, так ни разу и не притронувшись к чаю, выходит вместе с нами, а потом я теряю его из вида. Оборачиваюсь – отец Серафим стоит и крестит нас вслед, а потом уходит со двора, к себе, в отдаленную пустыньку, творить за всех усердную молитву.

В храме Воскресенского скита круглый год звучат пасхальные песнопения, возвещающие, что Христос «воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Зима, а все радуется Воскресению Христову.

К монастырю возвращаемся на лошадях уже шагом. Молчим, и все вокруг молчит. Сердце поет.

***

- Вот, батюшка, уезжать, и опять расстанемся. Не могу без него… Невозможно одной… - старец Феодор сидит и внимательно слушает меня. Встретившись с его пронзительным взглядом, падаю на колени и, схватив его руки в свои, начинаю их непрестанно целовать. – Позвольте остаться! А он приезжать будет. Благословите, батюшка.

Старец высвобождает одну свою ладонь и гладит меня по голове.

- Что же ты, от мира уйти хочешь?

- Хочу, батюшка, хочу!

- Забыла что ли, что у тебя муж есть? Перед Ним обет давала, - старец указывает пальцем наверх, - что же передо мной склонилась и просишь?

- Благословения вашего прошу, батюшка, - и образ его размывается, исчезает. Закрываю глаза, слезы текут.

- Ты мира боишься, потому что отчаялась там найти что-то хорошее. А отчаялась потому, что и не искала как следует.

Слушаю его, а сама вся вздрагиваю от всхлипываний. Феодор все так же гладит мою голову.

- Что такое смирение? Что значит оно? А с миром принимать, вот что значит. С миром в сердце и с тем миром, что вокруг окружает, с людьми его. Что же, по-твоему, нет там Бога? Бог как раз там и есть, где страсти, сомнения и грехи людские. Там. - Феодор махнул рукой. - Бог не по пространству далек от нас, а по сердечному нашему удалению от Него. Он-то един, это нас много и представлений наших о Нем много. А Он един, и заповеди Его едины и для меня, и для тебя. Много походил я и много чего видел, а Бог всегда и везде одним оставался. Бог есть и жизнь и спасение всех, праведных и неправедных, монахов и мирских, мудрых и простых, здравых и немощных, юных и престарелых… Несть бо лицеприятия у Бога.

Я молчала.

- А не любящий ближнего не может любить и Бога. Ты имеешь мужа, друзей, родственников? Научись прежде отдавать им должное и потом уже будешь в состоянии отдавать должное всем людям и Самому Богу. А что же разлука-то? Али одна ты такая? Сама знаешь, сколько их было, а все сносили, и вместе и порознь. Для Христа вы уже одно. О чем слезы-то тогда льешь? Учись, учись смирению. Священная двоица – любовь и смирение; первая возносит, а последнее вознесенных поддерживает и не дает им падать. Он судья и только Ему все оттуда виднее, кто и в монастыре от мирского отказаться не может, а кто и в миру ведет жизнь праведную и богоугодную.

Старец помолчал.

- А благословение мое тебе будет.

Я подняла голову и смотрела на него.

- Я тебе покровителем без пострига буду. Только сына первого нареки в честь меня, Феодором.

Я о чем-то вспоминаю. Старец улыбается.

- Первого – Феодором, остальных всех – уже как сердце велит. А еще вот что: расскажи всем, что мне говорила, открой сердце. Дай Бог, каждый вспомнит. Есть что вспомнить-то.

В храме раздается тихое и строгое пение – идет всенощная служба. На сердце спокойно, лики святых смотрят с иконостаса. Монахи и послушники тоже поют молитву – кто-то тихо вслух, а кто-то горячо про себя. Голоса заполняют собой все светлое пространство храма, стены отзываются. Вдыхаю запах ладана, которым за все эти дни пропиталась здесь одежда, и еще долго будет напоминать там. Свечи горят ярко, внутри храма тепло. Внутри тепло.

Алёна Васелькова

Окончание следует

Источник изображения: http://www.rusfront.ru